«Она пришла, чтобы спасти сына. А спасла себя»
И в какой-то момент задала вопрос:
— «Вы хотите, чтобы он выжил? Или чтобы продолжалось как есть?»
— «Вы хотите, чтобы он выжил? Или чтобы продолжалось как есть?»
Пауза. Глубокий вдох.
Она согласилась. Она отпустила.
В трубке были только рыдания.
— «Помогите… Спасите…» — голос дрожал, захлёбывался.
Я предложила прийти.
Через два часа дверь моего кабинета открылась.
Женщина. Точнее — тень женщины.
Сгорбленная, в тёмном платке, не шали, не шарфе — именно в платочке, завязанном так, как это делают пожилые деревенские женщины, когда сдаются.
Кожа землистого цвета.
Трясущиеся руки.
Красные, выжженные слезами глаза.
Она опустилась на диван и натянуто улыбнулась.
— «Я не алкоголичка… Я просто… иногда…»
— «Это не про меня. Это про моего сына»
— «Помогите… Спасите…» — голос дрожал, захлёбывался.
Я предложила прийти.
Через два часа дверь моего кабинета открылась.
Женщина. Точнее — тень женщины.
Сгорбленная, в тёмном платке, не шали, не шарфе — именно в платочке, завязанном так, как это делают пожилые деревенские женщины, когда сдаются.
Кожа землистого цвета.
Трясущиеся руки.
Красные, выжженные слезами глаза.
Она опустилась на диван и натянуто улыбнулась.
— «Я не алкоголичка… Я просто… иногда…»
— «Это не про меня. Это про моего сына»
Она замерла.
И тогда я рассказала:
О реабилитационных центрах, с которыми я давно работаю.
О программах, которые действительно работают.
О людях, которым удалось вернуться — по-настоящему.
О том, что одна мать не справится с химической зависимостью. Никогда.
Никакая мать.
И тогда я рассказала:
О реабилитационных центрах, с которыми я давно работаю.
О программах, которые действительно работают.
О людях, которым удалось вернуться — по-настоящему.
О том, что одна мать не справится с химической зависимостью. Никогда.
Никакая мать.
Я пообещала, что подберу учреждение, которое она сможет оплачивать.
Я лично связалась с проверенным центром с сильной программой.
И я взяла на себя ответственность за этот шаг.
Самый трудный шаг в её жизни.
Я лично связалась с проверенным центром с сильной программой.
И я взяла на себя ответственность за этот шаг.
Самый трудный шаг в её жизни.
Она работала на трёх работах.
Она отказывала себе во всём.
Она носила его на руках — буквально и метафорически.
Она жила ради него.
А теперь…
Он врет, ворует, исчезает, орёт, обвиняет её во всём.
Он не просто не слышит её.
Он её ненавидит.
— «Я больше не знаю, кто я. Я не живу. Я просто держусь…»
Мы говорили долго.
Она плакала.
Сопротивлялась.
Снова плакала.
Я слушала.
Она отказывала себе во всём.
Она носила его на руках — буквально и метафорически.
Она жила ради него.
А теперь…
Он врет, ворует, исчезает, орёт, обвиняет её во всём.
Он не просто не слышит её.
Он её ненавидит.
— «Я больше не знаю, кто я. Я не живу. Я просто держусь…»
Мы говорили долго.
Она плакала.
Сопротивлялась.
Снова плакала.
Я слушала.
— «Мой единственный сын — наркоман»
Эти слова она выдохнула как приговор.
Не только ему — себе.
Всё, что она делала в этой жизни — было ради него.
Одна. Без мужа. Без поддержки. Без отдыха.
Эти слова она выдохнула как приговор.
Не только ему — себе.
Всё, что она делала в этой жизни — было ради него.
Одна. Без мужа. Без поддержки. Без отдыха.
Она сделала то, чего не может сделать большинство родителей — она передала его в руки профессионалов.
Он уехал в закрытый центр.
На девять месяцев.
Без телефона.
Без возможности сбежать.
Он уехал в закрытый центр.
На девять месяцев.
Без телефона.
Без возможности сбежать.
Она сделала то, чего не может сделать большинство родителей — она передала его в руки профессионалов.
Он уехал в закрытый центр.
На девять месяцев.
Без телефона.
Без возможности сбежать.
Без привычных манипуляций.
Он уехал в закрытый центр.
На девять месяцев.
Без телефона.
Без возможности сбежать.
Без привычных манипуляций.
Первые месяцы он выл.
Потом — выторговывал свободу.
Потом — начал работать над собой.
Потом — впервые в жизни посмотрел на свою мать как на человека, а не как на жертву, дойную корову, или виноватую за всё.
И через 9 месяцев — он вернулся.
Не спасённый.
Не волшебно вылеченный.
Но — осознавший.
Он вошёл в её дом и сказал:
— «Мама, я не помню, как ты выглядишь без слёз. Я хочу это увидеть.»
А она зашла в мой кабинет — уже без платка.
С прямой спиной.
С глазами, в которых снова был свет.
С голосом, в котором снова была жизнь.
Она не спасла его — она дала ему шанс.
Потом — выторговывал свободу.
Потом — начал работать над собой.
Потом — впервые в жизни посмотрел на свою мать как на человека, а не как на жертву, дойную корову, или виноватую за всё.
И через 9 месяцев — он вернулся.
Не спасённый.
Не волшебно вылеченный.
Но — осознавший.
Он вошёл в её дом и сказал:
— «Мама, я не помню, как ты выглядишь без слёз. Я хочу это увидеть.»
А она зашла в мой кабинет — уже без платка.
С прямой спиной.
С глазами, в которых снова был свет.
С голосом, в котором снова была жизнь.
Она не спасла его — она дала ему шанс.
Напиши мне,
Ты не
Ты не
одна
одна
01 —
Если ты
Если ты
мама, у которой больше нет сил.
03 —
И ты не одна.
Теперь точно — не одна.
И ты не одна.
Теперь точно — не одна.
02 —
Если ты
Если ты
Без привычных манипуляций.
Первые месяцы он выл.
Потом — выторговывал свободу.
Потом — начал работать над собой.
Первые месяцы он выл.
Потом — выторговывал свободу.
Потом — начал работать над собой.
Она не поломалась — она выросла.
Она не исчезла — она вернулась к себе.
И теперь она говорит:
— «Я понимаю, что я — тоже человек. Я — мама. Но я — не жертва. И не Бог. Я могу жить.»
Она не исчезла — она вернулась к себе.
И теперь она говорит:
— «Я понимаю, что я — тоже человек. Я — мама. Но я — не жертва. И не Бог. Я могу жить.»
живёшь от срыва до срыва.
01 —
Пока ты еще здесь — можно изменить всё.
Пока ты еще здесь — можно изменить всё.
02 —
Пока ты не сдалась — есть путь.
Пока ты не сдалась — есть путь.
03 —
Если
Если
твой дом превратился в поле боя —
Заполните короткую форму - я свяжусь с вами в течение 24 часов, чтобы обсудить детали. Конфиденциальность гарантирована.
Контакты
